Константин Павлович Ротов (1902-1959)

Советский художник-график, карикатурист, иллюстратор книг.

Невозможно себе представить, чем была бы советская карикатура без Ротова, настолько весом его вклад, настолько широка многолетняя популярность, настолько велико влияние «ротовского стиля» на целые поколения советских рисовальщиков и журналистов — юмористов и сатириков.

Но была еще и другая область творческой деятельности этого художника, в которой Ротовым сделано нечто существенное.

Детские книги, иллюстрированные Ротовым, нетрудно перечесть — их немного. Но почти все они вошли прочно в круг книг, любимых детьми. Стоило только Ротову нарисовать иллюстрации к детской книге, как она затем непременно переиздавалась. будь то стихи К. Чуковского или С. Михалкова, С. Маршака или А. Барто, или «Приключения капитана Врунгеля» А. Некрасова. 

Что так привлекает детей в ротовских рисунках? Книжки Ротова — веселые, занимательные, яркие, очень понятные и простые. Изысканных красот, не очень нужных детям сложных тонкостей — в них нет. Но в них есть нечто такое, что заставляет вновь и вновь их рассматривать и находить в рисунках что-то новое.

Что же заставляет ребенка (да и взрослого — тоже) брать в руки книжку, иллюстрированную Ротовым?

Самое главное качество рисунков Ротова, мне кажется, состоит в том, что можно назвать правдой вымысла.

Еще в тридцатых годах Ротов впервые иллюстрировал известную книжку Агнии Барто «Дом переехал». В этой книжке есть герой  — мальчик Сема. Сема приезжает домой из Артека — а дома, где он живет, на месте нет. Сема очень растерян:

«Возвратился я из Крыма.

Мне домой необходимо!

Где высокий серый дом?

У меня там мама в нем!»

Мы видим, как испуган Сема объяснением милиционера: дом переехал...

Но растерянность длится недолго. Уже на следующей странице Сема не хочет домой, не хочет, чтобы все было по-старому. Он в безудержном полете фантазии — чудесном, удивительном. И переход от испуга перед необычайным и непостижимым к этому веселому полету происходит непринужденно; и так просто, так хорошо у него получается. Это вторжение необыкновенного, невозможного в будничное и знакомое. И Ротов находит здесь многое, что сказать, чтобы дополнить стихотворный текст по-своему.

Вначале, когда четырехэтажный дом прикатил в деревню, всеобщему удивлению не было границ. Кричали, махая руками, мальчишки-пастушонки, улепетывали коровы, собаки и поросята, столбенели старушки, пугалась дама в шляпе, попавши при выходе из московского магазина прямиком на мостик через деревенскую речку. Но потом, на следующих страницах, все быстро приспособились. И все прикидываются, что так и надо, хотя мы — художник, зритель и придумавшая эту затею Агния Барто — все знаем, что все притворяются. И все в книжке исполнено этой шалости, этой игры, на всем отсвет этой веселой хитрости — дом-то, дом-то прикинулся последним вагоном и едет себе по рельсам вместе с поездом! Дом-то, дом-то приехал в лес, дом-то на пароходе плывет, на самолете летит! Но будем делать вид, что так оно и нужно. Что же тут такого — если это весело, если такая игра. И старательно прикидываются, что ничего такого не случилось, чистенькие изящные девочки, прогуливающиеся в веночках и с букетиками цветов, идут на рыбалку и ловят бабочек ребята или пилят дрова в лесу с таким прилежанием во всех движениях, словно родились отличниками, — пилят и ничего не замечают. Правда, если приглядеться, то видно, что все они, наверное, едва удерживаются от того, чтобы не расхохотаться. Но этого с ними не случается.

На этом своеобразном приеме Ротову удалось сделать всю книжку и нигде не сфальшивить, нигде не переиграть. Познакомившись с творчеством Ротова — детского иллюстратора, — быстро перестаешь этому удивляться. Ведь разыграть этакую веселую путаницу, чтобы все сдвинулось, все вывернулось наизнанку, зажило в мире небывальщины и вместе с тем предстало современной нашей жизнью, — самое любимое его занятие.

Характерно, что в тех немногих иллюстрированных Ротовым книжках, где жизнь должна была предстать перед читателем в своем натуральном виде — когда ему нужно было нарисовать только настоящего мальчика, маму, учителя, папу (С. Михалков. «Миша Корольков». 1938), там Ротов всегда смирнел и делал рисунки, хоть и «правильные», но скучноватые, тускловатые и не идущие ни в какое сравнение с теми, где все взбаламучено веселой игрой. Круг тем Ротова определенен, как и определенен возраст «потребителя». Почти всегда рисунки адресованы ребятам младшего возраста. Почти всегда это сказка. Но эта сказка без нарядных экзотических переодеваний и таких отлучек в далекие времена и дальние страны, когда связь с сегодняшней реальностью почти утрачивается. Ротовская сказка — это сказка о современности. Ротов (недаром он превосходный карикатурист прежде всего!) очень привязан к реальности, всегда очень занят ею. Но острота наблюдательности художника, веселье ума и реалистическое видение современности проявляются там, где в обыденную жизнь врезается веселая путаница. Вот тогда человеческое, современное, согретое ротовским веселым и добрым юмором, начинает проступать остро и убедительно в своей неоспоримой жизненности.

Свою дополнительную веселую путаницу вносит в мир реальности и нарисованный Ротовым Хоттабыч и барон Врунгель. И в особенности знаменитый дядя Степа, любимец ребят. Здесь сказочно-удивительный сюжет дает возможность художнику показать и город, и демонстрацию на Красной площади, и поликлинику, и зал кинотеатра, и стадион. Если в книжке Барто все делают вид, что ничего не случилось, то тут, напротив, множество людей показывают свое крайнее удивление. А мы — Михалков, Ротов и читатель — удивляем весь мир этим необыкновенным дядей. Степой. Удивляем детей, удивляем врачей, удивляем людей на улицах, и в кино, и дома. Все удивляются, а маленький зритель покатывается со смеху, глядя на такое людское удивление. А людей в книжке десятки, и каждый раскрывается в своем изумлении по-особому: с гордостью за знатный рост пациента удивляется старичок врач, молитвенно складывает руки старуха на улице, несмело приосанивается, но меркнет при встрече с несравненным дядей Степой ничтожного размера милиционер-коллега; и радуются всех возрастов и нравов мальчишки, мальчишки, мальчишки...

И каждый из людей не так себе человечек, но тип, характер, точно увиденный в жизни, увиденный с маленькой усмешечкой, но, впрочем, добродушно и весело.

Здесь напластовано очень много наблюдений. Попутно тут можно узнать целые маленькие истории о разных людях, чего и в помине, разумеется, нет в михалковском тексте. Поэтому и рассматривать эти рисунки можно долго и многократно.

Непременное желание «приземлить» сказку на почву весьма конкретной современности определяет решение его композиций всегда, и оно-то и придает рисункам ротовское, своеобразное. В этом отношении любопытно, как Ротов иллюстрировал «Трех поросят» (1957) — английскую сказку, пересказанную Михалковым. Уверенно и просто Ротов поселяет трех поросят в русский лес, заставляет строить дом из березы, по русскому обычаю укладывает веселую горку подушек на кровать из березовых же палок; он ставит на неуклюжий мосдревовский стол телевизор к домовитому Наф-Нафу и вешает на стенку календарь, и стелит характерную дорожку, и вешает занавески совсем как в нехитром интерьере каких-нибудь зимних дачников под Москвой — в Малаховке или Кратове. 

Но, разумеется, что все эти характерные детали окружения не «работали» бы так активно и забавно, если бы комнатки эти не были бы населены, не кипела бы в них эта наивная жизнь трех поросят. Очень милы эти поросятки с младенчески нежными головками и простенькой детской жестикуляцией; и вместе с тем просвечивает здесь снова конкретный человеческий характер: хозяйственный Наф-Наф (красная рубашка в белый горошек, солидное чувство достоинства) и легкомысленные весельчаки — его братья.

Ротовские «Три поросенка» в своей основе очень похожи на традиционную сказку. Художник ни в чем не позволил себе отойти от сюжета в сторону, нарушить ее главный смысл. И вместе с тем русский вариант английской сказки, известной теперь всему миру по фильму Диснея, оказался своеобразным. И главное обаяние рисунков состоит в жизненной конкретности их юмора, отличного от несколько мультипликационно-отвлеченного комизма знаменитого фильма.

Понимал ли Ротов психологию ребенка? Да, конечно, понимал превосходно. Но понимал, не нагибаясь к нему с высоты дядистепиного роста взрослого, чтобы повеселить и развлечь маленького. Наверное, в нем самом жил такой веселый мальчишка, которому скучно было, если все было только совсем правильно, совсем по-взрослому. Ведь недаром он был карикатуристом до мозга костей!

Как истый карикатурист, он всегда видел и мыслил образами-перевертышами, с каким-то детским озорством выворачивая предмет наизнанку, чтобы лучше его рассмотреть и понять. Определить свое отношение к вещи — значило для него претворить ее графическую веселую меткую шутку. И Ротову, который мог делать политические карикатуры и поражать при этом веселой простотой сатирического решения, нетрудно было находить общий язык с детьми.

Не весь запас его веселой фантазии реализовался в журнальных карикатурах для взрослых. Рисуя для ребят, он рисовал и для себя, утоляя свою творческую потребность художника-юмориста и выдумщика, которому очень хочется порезвиться, повеселиться по-детски, найти выход своему веселью в добром мире детской сказки со счастливым концом. При этом он верит во всю эту веселую небывальщину как художник. Поэтому и дети во всем ему верят и с радостной готовностью идут за ним повсюду, куда бы он их ни повел.

Что касается сатирических элементов, которые пропитывают часто характеристики и детали, особенно привлекающие взрослых, то и они ведь по своему очень нравятся детям, которые в свои шесть лет часто видят взрослую жизнь острее и метче, чем это нам порой кажется.

Все это лучшее, ротовское, более всего сказалось в иллюстрациях к «Сказкам» Чуковского (1935) — лучшей из книжек, сделанных Ротовым для детей.

В этих рисунках есть удивительный заряд юной энергии — все здесь ходит ходуном, все кипит каким-то мальчишеским задором. И эта веселая действенность, когда все в движении и все в игре — очень близка детям.

Очаровательная путаница Чуковского, когда:

«... Все вертится и кружится, и несется кувырком...»

«Мойдодыр», «Телефон», «Лимпопо», страшный Бармалей и добрый доктор Айболит... Как сродни детские стихи Чуковского юмору Ротова, как хорошо ложатся легкие четкие перовые рисунки на развороты книжки Чуковского, на развороты, где мало слов, но каждое слово звонко, и точно, и весело, и ритм слов легок, и так задорна рифма. 

Глядя на эти рисунки сейчас, думаешь о том, как много сохранил сердечного тепла и душевной свежести до последних дней своей очень нелегкой жизни Константин Павлович Ротов — в то время уже тяжело больной, усталый человек. Он умер 6 февраля 1959 года.

Детская книга понесла большую потерю. Очень грустно думать, что новых веселых ротовских книжек больше не будет. Но переиздания будут. И новые поколения маленьких вновь и вновь будут радоваться, смеяться и без конца рассматривать веселые картинки, нарисованные для них этим талантливым художником. Т. Семенова